Живая пашня. В.С. Гребенников. Свет. Природа и человек, 1983, №8, с.17-19

В ПРИРОДНЫХ ЛАБОРАТОРИЯХ

В.С. ГРЕБЕННИКОВ,

энтомолог

ЖИВАЯ ПАШНЯ

В Продовольственной программе большое внимание уделяется проблеме повышения плодородия почв. Одним из главных условий выполнения этого требования является сохранение почвенной фауны — мириадов разнообразнейших насекомых, обогащающих почву кислородом, азотом, фосфором и другими полезными элементами.

• На огромном пространстве западносибирской степи идет пахота. Поле, что раскинулось передо мной во всю ширь горизонта, словно безбрежный океан со светлыми архипелагами березовых колков и островками ивняка. Ровный рокот стоит над полем: пять могучих тракторов, голубых и оранжевых, легко и быстро управляются с работой. За самым дальним из них скачет по пашне стая грачей. Птицы выклевывают из перевернутых пластов земли обильную добычу — червей, куколок и личинок насекомых и прочую мелкую живность.

Однако что это? Почему трактор идет так близко к деревьям, направляясь прямо на опушку живописного колка? Неужели не видит водитель, неужели не свернет?.. Нет, не свернул тракторист, хотя легкого движения руки было бы достаточно для того, чтобы плуг пощадил деревья. Целая семья берез на краю колка дрогнула, закачалась, а крайняя, самая молодая березка тихо легла на пашню...

Конечно, очень сложны контуры полей, расположенных между этими лесистыми участками степи, и не просто блюсти их конфигурацию, не приближаясь при распашке к кромке леса. Но ведь вот этот уголок небольшой рощицы вполне можно было объехать, не разрушив его и не сбавляя темпа работы.

Вот так из года в год, постепенно выравнивая границы полей, но практически ничего не прибавляя к посевным площадям, люди обкрадывают сами себя — губят леса, играющие в этом степном краю неоценимую водоохранную, ветрозащитную и, конечно же, биологическую роль, ибо именно в них сохраняется и плодится разнообразная полезнейшая людям живность. И становятся чудеснейшие сибирские колки с их цветущими полянами, ягодными и грибными россыпями все более куцыми. Сжимаются, как будто усыхая, то понемногу, то вдруг сразу на несколько метров, лишаясь главной своей буферной зоны — опушек, уже почти повсюду перепаханных. И растет на тех бывших опушках нередко вовсе не пшеница, а сорняки — осот, щирица и другие, расселяющие отсюда по осени миллионы своих цепких семян. А исконные луговые растения, что населяли прежде разнотравную целинную опушку, тут теперь не появятся много лет, а скорее всего не появятся никогда — где же им устоять против засилья напористых осотов...

Засохнут и березки, лишившись не только части своих корней, но и необходимого им ковра лесных трав, с которыми у деревьев древнее, но, увы, очень хрупкое содружество. И если колок небольшой, то через несколько лет ему придет конец. Среди поля останется гиблое место, на котором вообще ничего не растет. Такое место почвоведы называют солодью.

Сидя в задумчивости на обочине распаханного поля, я машинально взял комок земли, оторванный лемехом от злосчастной опушки. Поднял комок и увидел под ним маленькую пещерку. А в пещерке — добрую дюжину перепуганных жуков, забившихся в подземное убежище. Жужелицы, отъявленные хищники, уничтожающие массу насекомых — вредителей полей. Какая же тут, видимо, была отчаянная паника, когда дерн, под которым они обитали, вдруг задрожал, встал дыбом и перевернулся! Скольких их соплеменников задавило! К счастью, эта бригада помощников земледельца уцелёла и теперь уже не пропадет, наплодит себе подобных.

Мне захотелось повнимательнее рассмотреть этот кусочек дерна, вырванный из целинной луговины. И я увидел целый мир — сложный, своеобразный и живой. Комок земли насквозь прошит переплетающимися корнями трав, пронизан множеством ходов и норок, то довольно широких, то еле заметных. Кто же построил эти микрошахты, кто проложил тоннели этого миниатюрного метро?

Вот, например, небольшая ниша — яйцеобразной формы, сантиметра в три длиной. Стенки ее отделаны так гладко, будто бы их оштукатурили. В нише лежит желтовато-бурый кокон, сквозь шелковую скорлупу которого просвечивает еще один, несколько меньшего размера, а в нем спит куколка помпила или, как его еще называют, дорожной осы. Это она так тщательно и аккуратно строит подземные квартирки для своих детей и загодя снабжает их оригинальным продовольствием — живыми пауками, парализованными меткими ударами жала родительницы.

Вот шевельнулась серая чешуйка, чуть выступающая из комка земли. О, да ведь это жук-песочник с его бугристой спинкой, замаскированной под цвет и фактуру сухой почвы. А вот еще один его собрат из того же семейства песчаных чернотелок или песчаных медляков. Ползет пунцовая крупинка, ярко светясь на темном фоне,— кто это может быть?.. Возьму-ка я этот комок земли домой и рассмотрю под микроскопом его загадочных и скрытных обитателей.

Дома я положу комок земли в стеклянную воронку, подстелив предварительно под него кусок марли. Носик воронки пропущу через отверстие в крышке стеклянного сосуда. А над воронкой помещу яркую электрическую лампочку. Это сооружение — прибор для изучения почвенной фауны.

Жужелицы, отъявленные хищники, уничтожают насекомых — вредителей полей

От ослепительного света и жары мелкая живность, населяющая мой комок, станет все глубже зарываться в землю и наконец провалится сквозь марлю на дно сосуда, где лежит кусочек толстой черной ткани, обильно смоченной водой, чтобы гости мои не испытывали неудобств от непривычной им излишней сухости. Впрочем, страдают от нее не все. Забегая вперед, сообщу, что среди насекомых, приехавших ко мне в лабораторию в комке земли, я обнаружил тихоходок. Эти поистине феноменальные создания, имеющие восемь ног, замечательны тем, что сохраняют жизнеспособность в колоссальном диапазоне температур — от минус 271 до плюс 150 градусов Цельсия. Так что уж им-то моя лампочка наверняка не причинила беспокойства.

Утром на следующий день в моей ловушке суетится пестрое сборище почвенных жителей. Ставлю посудинку с уловом под микроскоп и... кого тут только нет! И ногохвостки с прыгательной вилочкой на конце брюшка, и ложноскорпиончики, очень похожие на настоящих скорпионов, но совсем крошечные и без ядовитого хвоста, и многоножки, и личинки различных видов насекомых — всех невозможно перечесть.

Больше всего клещей. При этом слове некоторым из читателей может представиться что-то довольно неприятное, норовящее вцепиться в кожу, напиться крови, а то и заразить энцефалитом. Однако почвенные клещики — очень и очень дальние родственники порой действительно опасных лесных и пастбищных клещей, относящихся, между прочим, к совершено другому отряду.

Почвенные клещики поражают наблюдателя разнообразием размеров, форм, окраски, но все они — истинные труженики почвы, неустанно повышающие ее плодородие. Есть среди них и травоядные, так называемые сапрофаги, питающиеся отмершими частями растений. Есть и хищники, поедающие беззащитных сапрофагов. В результате же те и другие превращаются в удобрение.

Теперь проверим наш комок земли, высохший и развалившийся под лампой. Не осталось ли там кого-нибудь покрупнее, кто не смог провалиться сквозь марлю? Выясняется, что осталось. Ползает, а точнее, струится по сухой земле многоножка-геофил. В детстве, переворачивая камни, я находил подобных геофилов, достигающих длины десяти сантиметров. Не обращал тогда на них внимания, а зря — ведь многоножки чрезвычайно интересны и внешним видом и повадками.

Я вынимаю многоножку из воронки и выпускаю на лист бумаги. Щупая путь длинными усиками, живая ленточка пускается в поход. Ее бесчисленные ножки переступают друг за другом ритмичными волнами... Сколько же все-таки у нее ног? Я останавливаю путешественника, чтобы точнее посчитать количество сегментов, на которые расчленено длинное тело. Семьдесят три сегмента — стало быть, сто сорок шесть ног. Нет, это далеко не рекордсмен. Некоторые представители этого вида имеют более трехсот пятидесяти конечностей.

Над микроскопом можно просидеть, сколь хватит сил. Я сотни раз просиживал ночами — так трудно было оторваться от созерцания таинственного мира подземных жителей. Но на знакомство с представителями каждого вида почвенной фауны не хватит даже очень долгой жизни. Фантастическим разнообразием и прямо-таки астрономической численностью отличается эта группа животных.

Ведь на одном квадратном метре чернозема, вскопав его на один штык, можно найти не меньше сотни обыкновенных дождевых червей. А обитающие тут же многоножки, моллюски, почвенные клещи, мелкие червячки — энхитреиды и нематоды, личинки многих видов насекомых? А пчелы, осы, муравьи, жуки? И вовсе уж неразличимые амебы, водоросли, коловратки инфузории и, наконец, бактерии! Только простейших на одном квадратном метре обитает до двадцати миллионов червячков-нематод. А живой массой микроорганизмов с одного гектара можно загрузить колонну мощных грузовых машин. Причем одну из них полностью займут бактерии.

Безостановочно работает подземный коллектив крохотных тружеников, перерабатывая в плодородный гумус опавшую листву и отмершие травы, обогащая почву кислородом, азотом, фосфором, микроэлементами. Безостановочно — но, к сожалению, его легко остановить. Слейте из бака трактора горючее, свалите ядовитые отходы, произведите обработку раствором пестицидов безграмотно высокой концентрации — и безвозвратно сгинут мириады созидателей, накопителей и мелиораторов почвы. А земля из биологически активного тела превратится в мертвую, бесплодную, как шлак, субстанцию.

Я, к своему стыду, и сам не без греха. Помнится, много лет назад мы создавали заказник для насекомых под Исилькулем в Омской области. Тогда мы целую неделю жгли костер на одном и том же месте. Земля под ним прожарилась настолько, что первые травинки на кострище пробились лишь через шесть лет. Да и сейчас этот убитый нами клочок земли очень заметно выделяется на луговине. До сих пор не могу я простить себе этого. Лучше бы мы обошлись тогда без чая и похлебки.

...Чуть не забыл: пунцовая крупинка, ярко светившаяся на комке земли, оказалась краснотелкой — близкой родственницей почвенных клещиков, активной хищницей, уничтожающей мелких, но вредных насекомых.

Под микроскопом она выглядела сказочно — пышная плюшевая подушечка на толстеньких коротких ножках. Цвет ее был настолько чистым и пронзительным, что передать его в рисунке мне удалось лишь с помощью люминесцентных красок.